От плохого настроения каждый лечится по-своему. Я, например, люблю сесть в машину и наматывать круги по своему маленькому городу, давно изученному до последней трещинки в асфальте. Просто ехать. Без цели и маршрута, сворачивая на второстепенные улицы и опять выезжая на главные. Тело работает без участия головы, но эти механические, заученные движения помогают придать какой-то порядок суматошно мечущимся мыслям.
Именно этим этим я сейчас и занимался. Несмотря на разгулявшуюся под вечер метель, я бесцельно катался по городу, практически не замечая того, что творится за окном машины. Приглушённо светились зелёным цифры на панели приборов, и изредка вспыхивал ярко-алым огонёк сигареты. Дворники безуспешно боролись со снегом, который ветер, без устали, кидал на лобовое стекло, фары почти не проникали вглубь белого кружения снежинок, а пейзаж за окном на глазах утрачивал резкость, накрытый пеленой свежевыпавшего снега. Из магнитолы доносился какой-то диджейский сет, казавшийся бесконечным, пальцы инстинктивно в такт ему отбивали ритм по рулю. А я, мысленно переместившись во времени на полчаса назад, вновь переживал ссору со своей девушкой Наташей, из-за которой и оказался за рулём в такое время. Машин на дороге почти не было, даже вездесущие таксисты, казалось, дружно взяли себе выходной на этот ненастный вечер.
Фары высветили на обочине девушку, голосующую проезжающим машинам. Я, скользнув по ней равнодушным взглядом, проехал мимо, погруженный в свои мысли, но внезапно, что-то вернуло меня к реальности, какое-то ощущение пропущенной важной детали. Развернувшись на ближайшем перекрёстке, я подъехал, теперь уже внимательно вглядываясь в высвечиваемую фарами картинку. Едва силуэт девушки оказался в лучах света, как частички пазла встали на свои места. За голосующей, безуспешно пыталась спрятаться от ветра маленькая худенькая девочка, её развевающиеся на ветру волосы, блестящие искрами застрявших в них снежинок, и насторожили меня.
Я давно перестал обращать на то, во что одеты люди. Выбор между здоровьем и красотой – личное дело каждого, хочет человек бегать по снегу в кроссовках и без шапки – пусть бегает, но не в том случае, когда этот человек — совсем маленькая девочка. Не раздумывая, я подъехал поближе и остановился.
— Привет! – Радостно улыбнулась девушка, открывая дверь.
— Привет. – Мрачно буркнул я, потянувшись, чтобы откинуть спинку переднего сиденья, освобождая проход назад для маленькой пассажирки.
В салоне машины весело закружились снежинки, превращаясь в невесомые капли воды. Поёжившись от холодного воздуха, попавшего в машину, я дружелюбно посмотрел на девочку, пролезшую на заднее сиденье.
— Замёрзла? – Хотя этот вопрос можно было бы и не задавать, видя, как малышка дрожит от холода. – Видишь, куртка лежит, накинь её — теплее будет.
Девочка, молча кивнула, соглашаясь, и стала кутаться в мой пуховик, брошенный назад перед поездкой. Тем временем и старшая спутница устроилась на пассажирском сиденье и сейчас подставляла пальцы под струю тёплого воздуха от печки, идущую из дефлектора.
— Куда вас отвезти? –Не слишком дружелюбно спросил я у девушки.
— К «Санчо Пансо», если можно? Меня, кстати, Оксана зовут. – Радостно затараторила та. – А тебя?
— Витя. Дочь? – Так же хмуро буркнул я, кивнув на заднее сиденье и трогая машину с места.
— Ага, Полина! – Оксана, казалось, даже и не заметила моего неприветливого тона. – Здорово, что ты остановился, а то на улице вообще дубак.
— А чего девочка даже без шапки? Заболеет ведь.
— Так с утра ещё тепло было, кто ж знал, что вечером пурга такая начнётся. А мы тут ещё и на маршрутку последнюю опоздали…
Моя пассажирка продолжала жизнерадостно тараторить, перекрикивая магнитолу. Я искоса глянул на неё оценивающим взглядом. На мой вкус, Оксану можно было бы смело назвать симпатичной, если бы не обильная, яркая косметика, сейчас кое-где расплывшаяся от воды. Тёмные волосы, подрезанные чуть ниже ушей, слегка курносый носик. Одета девушка была явно не по сезону – в какую-то лёгкую курточку, которая едва доходила ей до пояса. Тёмные джинсы обтягивали стройные ноги. В салоне машины, перебивая запах кофейного освежителя воздуха, пополз сладкий резкий запах духов, в который чуть заметной ноткой вливался свежий винный перегар.
Неоновая вывеска ресторана «Санчо Пансо» сияла синим светом. Стоянка, несмотря на плохую погоду, была заставлена машинами. Грохот музыки, вырывавшийся из помещения на улицу, проникал даже в салон машины. Накатанная дорога заканчивалась около ресторана, дальше шёл основательно заметённый снегом разбитый просёлок, ведущий вглубь частного сектора. Туда я и собирался поехать, когда раздался голос Оксаны:
— Вить, ты куда? Мы уже приехали!
— В смысле? Ты что с девочкой в этот кабак собираешься идти? – Растерянно спросил я.
«Санчо Пансо» был совсем не детским местом. Он и рестораном-то обзывался только по прихоти своих хозяев. Музыка там обычно играла так громко, что приходилось кричать в ухо собеседнику, чтобы он хоть что-то услышал, яркими вспышками бил по глазам свет, а на импровизированном небольшом танцполе, отвоёванном у столиков, в странном подобии танца дёргались пьяные люди.
— Ты серьёзно?! Не шутишь? – Переспросил я, удивлённо глядя на Оксану.
— Да ладно, что такого-то? Посидит с нами, сока попьёт… — Весело ответила девушка. Впрочем, тут же серьёзно взглянула на меня. – А раз так за неё переживаешь, отвези её к бабушке. Ну, к матери моей. Адрес — Дубовая, семь, квартира одиннадцать. Полина, если что, дорогу покажет. Зовут — Мария Николаевна. Договорились?
Не дожидаясь ответа, Оксана выскочила из машины и быстрым шагом двинулась ко входу в заведение. Я проводил её растерянным взглядом и повернулся к маленькой пассажирке:
— Ну что, Полина, поедем к бабушке? – И, увидев, как девочка кивнула, тронулся с места.
Мама Оксаны жила в старом районе, заставленном деревянными двухэтажными домами, построенными ещё в послевоенные годы. Нормальные семьи давным-давно оттуда съехали, остались лишь пенсионеры, да ячейки общества, которые в официальных речах принято называть «неблагополучными». За районом уже давно закрепилась дурная слава рассадника криминала, и обычные обыватели старались его не посещать. Впрочем, местным жителям было глубоко плевать на всё, включая и мнение окружающих. Они жили в своём замкнутом мирке, реальность которого была щедро искажена суррогатным алкоголем. Любой повод: рождение или смерть, уход на зону одного из местных жителей или возвращение оттуда, смена времён года и дней недели, в равной степени могло стать поводом очередного праздника, нарушить который мог лишь приезд наряда милиции. Вот и в этот достаточно поздний час некоторые жители дома всё ещё жили активной жизнью. Из соседнего дома орал на весь двор магнитофон, хриплый прокуренный голос пел что-то про тайгу и погубленную молодость, а где-то рядом в самом разгаре была семейная ссора: истерично визжала женщина, а пьяный мужской голос рычал что-то в ответ. Мы с Полиной, ёжась от колючих порывов ветра, быстрее побежали в тёмную дыру подъезда, дверь которого криво висела на одной петле. В подъезде резко воняло кошачьем туалетом и кислой капустой. Площадку второго этажа, где и жила Полинина бабушка, кое-как освещала тусклая лампочка в мутном плафоне. Стены были густо исписаны, выдавая весь невеликий словарный запас аборигенов. Часто в этих надписях встречалось и имя Оксана, снабжённое нелесными эпитетами.
Звонок около нужной двери не работал. Он криво висел на проводе, а из его основания торчали кривые шурупы, давно вырванные «с мясом» из стены, сама кнопка была закопчённая и оплавленная, как будто кто-то долго и упорно жёг её пламенем зажигалки. Я несильно постучал. Не дождавшись ответа, постучал сильнее. Но открывать мне не торопились, в квартире стояла мёртвая тишина, не нарушаемая ни одним звуком. Я растерянно смотрел на закрытую дверь и молотил в неё кулаком, когда сзади раздался скрипучий голос:
— Чо, долбишься!? Не открывают, значит, дома нет никого! Иди отседова, пока я милицию не вызвала!
Резко обернувшись, я увидел сморщенное старушечье лицо, со злыми глазами. Седые волосы тонкими редкими пучками стекали на плечи, обтянутые застиранным халатом непонятного цвета. В тусклом свете лампочки между косяком и дверью блестела толстая металлическая цепочка.
— Иди, говорю, отседова! – Пролаяла бабка, окинув моё лицо подозрительным взглядом, и собралась закрыть дверь.
— Извините, я к Марии Николаевне, внучку привёз. – Торопливо заговорил я, пока соседка не исчезла в своей квартире. – А вы не подскажете, когда она появится?
— А ты кто ещё такой? Хахаль Оксанкин чтоли? – Подозрительно спросила бабка, переводя подозрительный взгляд с меня на девочку, держащую мою руку.
— Да нет, я знакомый просто. Оксана попросила Полину к бабушке завести. – Миролюбиво ответил я.
— Вернулась что ль из Казани своей? А сама она где тогда? Загуляла, поди, шалавка, да? – Беззвучно рассмеялась бабка.
— Так, когда Мария Николаева вернётся? – Напомнил я свой первоначальный вопрос.
— Машка-то? Ночью только вернётся, она ж на заводе фанерном посменно работает. – С готовностью отозвалась соседка. – Часа три тебе ещё с Полькой покуковать придётся! А может и больше, погода-то вон как распоясалась.
— А вы её телефон не подскажете? – Попробовал я зайти с другой стороны. – Или Оксанин.
— Я те справочное бюро что ли? – Зло спросила бабка. – И вообще, нечего тут крутится, вот Машка приедет, тогда и придёшь. И чтоб не шумел тут, а то живо в ментовке окажешься!
Дверь передо мной захлопнулась.
-Полин, а ты кушать хочешь? – Спросил я у девочки, заводя машину, и заметив, как девочка кивнула, продолжил. – Давай я тебя отвезу к моей маме, её бабушка Тоня зовут, она тебя накормит. А я, пока ты ешь, за твоей мамой съезжу. Ладно?
— Хорошо, – покладисто ответила девочка.
Я вытащил телефон и набрал мамин номер, выруливая из двора:
— Мам, не спишь ещё? У меня сюрприз для тебя… Нормальный сюрприз, маленький и голодный… Ставь разогревать что-нибудь, скоро будем. – Торопливо говорил я в телефон, прижимая его плечом к уху. – Хлеб? Ладно заскочим куда-нибудь, купим…
По дороге к маме как раз был «Магнит», к которому мы и подъехали за десять минут до его закрытия. Бросив машину около входа, я подхватив девочку за руку, и мы бегом метнулись к магазину. Торговый зал был пуст, только около единственной работающей кассы стояло несколько припозднившихся покупателей. Около входа, сразу за рядами тележек, стояла большая корзина из металлической проволоки с наваленными внутрь маленькими плюшевыми зверушками. Через крупные ячейки высовывались наружу разноцветные хвосты, лапы и головы. Прямо над корзиной висела табличка, на которой крупными буквами было написано «Акция», а ниже проставлена цена. Моя маленькая попутчица, восхищённо уставившись на такое плюшевое разнообразие, замедлила ход. Увидев прогуливающегося неподалёку охранника, с выражением неприкрытой скуки на лице, я попросил его приглядеть за девочкой, и, оставив Полину у корзины, быстрым шагом направился к углу с хлебом. Когда я вернулся за своей невольной попутчицей, она, как будто даже и не заметив моего отсутствия, увлеченно рассматривала дружелюбно улыбающегося плюшевого медвежонка, вытащенного из корзины с игрушками.
— Понравился? Бери и пойдём на кассу. – Подмигнул я ей, на ходу прикидывая сколько у меня с собой денег. – А то сейчас магазин закроется, и дядя-охранник будет нас ругать!
Как только замотанная кассирша равнодушно «пробила» медведя, девочка схватила его и со счастливой улыбкой крепко прижала к себе.
Дома вкусно пахло жаренной картошкой и котлетами. Увидев Полину, мама обрадовано засуетилась, помогая девочке раздеться. Я попытался начать рассказывать, но она, не прерывая разговора с маленькой гостьей, одними губами сказав «потом», начала помогать Полине раздеваться, о чём-то её выспрашивая. Видя, как девочка охотно ей отвечает, я со спокойной душой оставил ребёнка в распоряжении хозяйки квартиры и поехал за Оксаной в «Санчо Пансо».
В маленьком городе встретить знакомого намного проще, чем в крупном. Обычно это раздражает, но в этот раз я очень обрадовался такому удачному стечению обстоятельств. У входа в ресторан, спрятавшись под козырёк крыльца от снега, переминался с ноги на ногу охранник, с которым я был шапочно знаком.
— Слушай, я тут девушку ищу. – Поздоровавшись, сразу перешёл я к интересующей теме.
— Ну, дружище, это нормально — усмехнувшись, ответил охранник, — нормальные пацаны сюда и приходят обычно, чтобы тёлку себе найти. Считай, что повезло, тут сегодня две третьих девушки, тебе какую конкретно?
— Ну, брюнетка такая невысокая, — судорожно начал вспоминать я, — джинсы, курточка короткая. Наштукатурена густо.
— Нормально ты к выбору подходишь. Хоть сейчас фоторобот составляй. – Иронично ответил охранник. – Но и таких сегодня полно…
— Друган, тут вообще другая ситуация. Давай я сейчас заскочу быстренько, краем глаза гляну. Она мне реально позарез нужна. – Чиркнул я себя по горлу краем ладони, и кратко объяснил, что мне надо от Оксаны, которая сейчас находится внутри.
— Ну давай, раз такое дело. Только куртку в машине оставь, чтоб не палиться особо.
Пока я раздевался, было слышно, как охранник проговорил в рацию: «Миха, слышишь меня?», а потом, дождавшись утвердительного ответа, продолжил: «Сейчас к тебе человечек прискачет от меня, пропусти его внутрь. У него всех дел минут на десять». В ответ рация что-то недовольно пробубнила, и мой знакомый отрывисто бросил в неё, повысив тон: «Ты чо нудный какой, а? Я те за него отвечаю! Сказал же, дело у пацана!»
— Благодарю! – Искренне проговорил я, проходя мимо.
— Да ладно, ерунда, – покровительственно ответил тот, — удачи в поисках.
В сумраке зала беспорядочно метались пятна света от многочисленных стробоскопов. Музыка оглушала и мешала сосредоточиться. Я суматошно метался по помещению, провожаемый удивлёнными взглядами посетителей, пристально вглядывался в людей, пытаясь разглядеть Оксанино лицо, но тщетно. Танцпол, столики, курилка, туалеты – её нигде не было.
Выйдя на улицу, провожаемый сочувственным взглядом пропустившего меня охранника, закурил и стал думать, что делать дальше. Похоже, ничего не оставалось, как ждать, когда бабушка Полины приедет с завода. Хотя, озарило меня, я ведь знаю, где она работает, и чем дожидаться, пока вахтовый автобус привезёт её из другого города, проще съездить и забирать её прямо с проходной. Щелчком отправив в сугроб недокуренную сигарету, я опять запрыгнул в машину.
Ровно в полночь дверь проходной распахнулась, и из неё повалил народ. Перед воротами быстро выросла толпа, внутри неё клубились людские водовороты, периодически от скопления людей отделялись небольшие группы и расходились в разные стороны. Наконец, начали подъезжать и вахтовые автобусы, за лобовым стеклом которых белели таблички с конечным пунктом назначения. Увидев нужный и дождавшись, пока люди, ломанувшиеся в него, окажутся внутри, я забрался внутрь.
— Мне нужна Мария Николаевна! – Прокричал я, пересиливая гул голосов в автобусе.
— Какая? – Спросила женщина с переднего сиденья.
— Которая у Полины бабушка, а у Оксаныы мать! – Ответил я, не понижая голоса.
С задней площадки вышла женщина в лёгком осеннем пальто и с беретом на голове. Её возраст мешали определить усталость и тревога, застывшие на лице.
— Это я, наверное. – Произнесла она тихо. – А что случилось?
— Да ничего страшного! Просто Полина сейчас у моей мамы сидит, а я вот сюда за вами приехал. — В глазах женщины отразилось непонимание, и я поспешно добавил. – Вот моя машина стоит, поедемте, по дороге всё расскажу.
Я гнал машину по занесённому снегом шоссе, слушая вполуха сбивчивый рассказ женщины сидящей рядом. После того, как я поведал бабушке Полины историю наших с её внучкой сегодняшних приключений, та успокоилась и начала задавать какие-то вопросы, на которые я, увлечённо следящий за дорогой, пытался отделаться односложными ответами. Незаметно разговор превратился в монолог, Мария Николаевна начала грустный рассказ, в котором часто звучали имена Оксаны и Полины.
История оказалась вполне банальной. Ранняя беременность дочери, отец ребёнка, исчезнувший в неведомом направлении, едва узнав про это. Переезд дочери в Казань, где от завода, куда она устроилась, ей выделили комнату в общежитии. Редкие возвращения в родной город, когда она, связавшись с очередной «весёлой» компанией, может по нескольку дней не появляться дома, а бабушке приходиться оставаться нянькой при подрастающей внучке.
Мария Николаевна долго отказывалась подняться в квартиру к моей маме, когда мы подъехали к подъезду. Говорила, что подождёт меня в машине. Но, наконец, поддавшись на мои уговоры, пошла за мной. Мама, открыв дверь, попросила нас быть потише. За время моего отсутствия, Полина успела поесть, потом позволила уговорить себя помыться, и сейчас спала в зале на диване, улыбаясь и прижимая к себе недавно приобретённого игрушечного медведя. Мама повела Марию Николаевну на кухню, запретив будить внучку, пока сама бабушка не поужинает. Я увязался за женщинами, заварил себе кофе, сел в уголке, уставившись невидящим взглядом в экран тихо бубнящего телевизора и чувствуя, как постепенно отпускает напряжение этого насыщенного вечера.
Будить девочку, когда Мария Николаевна засобиралась домой, не стали. Моя мама, закутала Полину в плед, которым та была укрыта, я аккуратно поднял лёгкое тельце на руки, отчего девочка тревожно встрепенулась, открыла глаза, но увидев стоящую рядом бабушку, счастливо улыбнулась и, спрятав подаренную игрушку внутрь одеяла и доверчиво прижавшись ко мне, вновь погрузилась в сон. Я бережно, стараясь лишний раз не потревожить, нёс Полину до машины, а внутри меня разливалось доселе незнакомое мне желание прижать к себе эту почти незнакомую мне девочку, защищая от окружающего мира, и какой-то абсолютно иррациональный щенячий восторг от ощущения, что в твоих руках маленький человечек. До сегодняшнего вечера, видя восторженно-гордые взгляды, бросаемые моими друзьями, теми, что уже успели обзавестись детьми, на своих маленьких отпрысков, я не совсем понимал, что с ними такое, а именно сейчас догадался, что они чувствовали.
Когда я вышел из подъезда деревянной двухэтажки, где жила Мария Николаевна, метели на улице уже не было. Снег шёл крупными хлопьями, которые лениво двигались в неподвижном воздухе и устилали всё вокруг пушистым ярко-белым покрывалом. Сидя в машине, я рассеяно курил, не глядя стряхивал пепел себе под ноги, и смотрел, как снежинки, порхающие возле лобового стекла, попадая на него, тяжелеют и превращаются в капли, которые не спеша движутся вниз, сталкиваются друг с другом, и, слившись, ускоряются, резким косым росчерком прорезая мутное от водных брызг окно. И всё отчётливей становилось ощущение, что моя жизнь, размеренная, устоявшаяся и удобная как разношенные «ливайсы», вдруг резко разделилось на «до» и «после». До и после того, как маленькая девочка, доверчиво прижавшаяся ко мне во сне, не разбудила древний инстинкт, спрятанный где-то глубоко в душе, в существование которого я до этого почти не верил и цинично посмеивался над людьми, пытавшимися убедить меня в обратном. Я понял, что просто боялся перемен. Боялся новых обязанностей, которые они принесут. Боялся брать на себя хоть какую-то ответственность. Меня вполне устраивал круговорот событий, мелькавший передо мной изо дня в день: не напрягающая работа, любимая девушка, с которой можно просто встречаться, не строя планов на будущее, несколько баров и прокуренная биллиардная, с целой вереницей лиц случайных знакомых. И не хотелось замечать, что круговорот этот постепенно тянет меня куда-то вниз: мелочные ссоры с Наташей становились всё чаще, а среди окружающих лиц всё реже можно было увидеть тех, кто мог бы называться моими друзьями. Но я не хотел замечать этого, не обращал внимания, что всё то, что когда-то искренне нравилось, сейчас вызывает лишь слабое подобие тех чувств и эмоций, убеждал сам себя, что всё идёт так, как и должно, и не было ни желания, ни цели, ради которых можно было бы поменять налаженное существование. И вот, сидя посреди ночи в машине и глядя, как падает снег, я с удивлением ловил себя на том, что искренне готов поменять этот суррогат жизни, окружающий меня, на то непередаваемое чувство, что даёт ребёнок, доверчиво прижимающийся к тебе.
Резко, прерывая мои размышления, в салоне раздалась трель телефонного звонка.
— Да, мам… Да, отвёз, всё нормально, скоро дома буду. – Ответил я и, сделав паузу, добавил. – Мам, а я женюсь в следующем году… Только что решил… Нет, Наташа ещё не знает… В смысле, давно пора?.. Ладно, дома поговорим.
Улыбнувшись, я убрал телефон в карман и плавно тронулся с места.